Материалы → Пушкин → Переводы наиболее известных стихотворений

Переводы Пушкина на английский язык

Здесь представлены наиболее известные стихотворения А. С. Пушкина (1799-1837), русского писателя и поэта, родоначальника новой русской литературы, создателя русского литературного языка, с переводами на английский язык.

Pushkin in English

Узник

Сижу за решеткой в темнице сырой.
Вскормленный в неволе орел молодой,
Мой грустный товарищ, махая крылом,
Кровавую пищу клюет под окном,

Клюет, и бросает, и смотрит в окно,
Как будто со мною задумал одно.
Зовет меня взглядом и криком своим
И вымолвить хочет: "Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер... да я!.."

А. С. Пушкин, 1822

The Captive

A captive, alone in a dungeon I dwell,
Entombed in the stillness and murk of a cell.
Outside, in the courtyard, in wild, frenzied play,
My comrade, an eagle, has pounced on his prey.

Then, leaving the blood-spattered morsel, his eye,
He fixes on me with a dolorous cry,
A cry that is more like a call or a plea-
"'Tis time," he is saying, "'tis time, let us flee!

"We're both wed to freedom, so let us away
To where lonely storm-clouds courageously stray,
Where turbulent seas rush to merge with the sky,
Where only the winds dare to venture and I!..."

Translated by I.Zheleznova.

Note
In all probability what prompted Pushkin to write this poem was his visit to the Kishinev prison. Set to music, it made a beautiful song.

***
По всей вероятности, на написание этого стихотворения Пушкина подвиг его визит в кишиневскую тюрьму (где он беседовал с арестантами, от которых он узнал о готовящемся побеге). (Кстати, в это время Пушкин и сам находился в так называемой "Южной ссылке"). Позже "Узник" был переложен на музыку.

Не пой, красавица, при мне...

Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной:
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальный.

Увы! напоминают мне
Твои жестокие напевы
И степь, и ночь — и при луне
Черты далекой, бедной девы.

Я призрак милый, роковой,
Тебя увидев, забываю;
Но ты поешь — и предо мной
Его я вновь воображаю.

Не пой, красавица, при мне
Ты песен Грузии печальной:
Напоминают мне оне
Другую жизнь и берег дальный.

А. С. Пушкин, 1828

Sing, lovely one, I beg, no more...

Sing, lovely one, I beg, no more
The songs of Georgia in my presence,
For of a distant life and shore
Their mournful sound calls up remembrance;

For of a moonlit steppe, and night
They cruelly, vengefully remind me,
And of a face long lost to sight,
Well loved, but left, alas, behind me.

When you are nigh, I gaze at you,
And lo! No fatal shadow haunts me:
But at your song's first note, anew
It reappears, and plagues and taunts me.

Sing, lovely one, I beg, no more
The songs of Georgia in my presence,
For of a distant life and shore
Their mournful sound calls up remembrance.

(Translated by Irina Zheleznova)

Note
The composer Mikhail Glinka said that Pushkin had written this poem "to the tune of a Georgian melody which he chanced to hear A. Olenina (one of Glinka’s pupils) sing".
"Fatal shadow" apparently a reference to M. N. Rayevskaya-Volkonskaya.

***
Композитор Михаил Глинка сказал, что Пушкин написал это стихотворение на грузинскую мелодию, которую он случайно услышал в исполнении А. Олениной (бравшей уроки пения и Глинки).
"Далекая бедная дева" — очевидно, относится к M. H. Раевской, которая, став женой декабриста С. Г. Волконского, поехала за ним на каторгу в Сибирь.
(Пушкин вспоминает в стихотворении о своем пребывании летом 1820 г. на Северном Кавказе с семьей Раевских.)

На холмах Грузии...

На холмах Грузии лежит ночная мгла;
   Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
   Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой... Унынья моего
   Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит - оттого,
   Что не любить оно не может.

А. С. Пушкин, 1829

Upon the hills of Georgia lies the haze of night…

Upon the hills of Georgia lies the haze of night…
   Below, Aragva foams… . The sadness
That fills the void of fais is, strangely, half delight,
   'Tis both sweet pain and sweeter gladness.
Because you haunt my heart, it cannot be at rest,
   And yet 'tis light, and untormented
By morbid thoughts…. It loves…. it loves because it must,
   And, for all that, remains contented.

(Translated by Irina Zheleznova)

Note
It is obvious from the first version of the poem, preserved in manuscript, that Pushkin was inspired by his recollections of the first time he went to the Caucasus in the summer of 1820 together with the family of general Rayevsky, and of his passion for M. N. Rayevskaya-Volkonskaya.

***
Из первого (чернового) варианта этого стихотворения, сохранившегося в рукописях, явственно следует, что Пушкин был вдохновлен воспоминаниями о своем первом пребывании на Кавказе летом 1820 года, и времени, проведенном года вместе с семьей генерала Раевского, когда он был влюблен в M. H. Раевскую-Волконскую.

Я вас любил...

Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.

А. С. Пушкин, 1829

I loved you, and that love...

I loved you, and that love to die refusing,
May still - who knows! Be smoldering in my breast.
Pray, be not pained -- believe me, of my choosing
I'd never have you troubled nor yet distressed.
I loved you mutely, hopelessly and truly,
With shy yet fervent, tenderness aglow;
Mine was a jealous passion and unruly….
May Heaven grant another loves you so!

(Translated by Irina Zheleznova)

I Loved You...

I loved you -- and love it may yet be
Deep in my soul. It might still smoulder there.
But do not trouble your dear heart for me
I would not want to make you shed a tear

I loved you -- Helplessly Hopelessly
Timidity and longing plagued my mind
I loved you so tenderly so truly
God grant that you may such another find

(Translated by Karen)

Note
It is not known to whom this poem was addressed.

Кавказ

Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.

Здесь тучи смиренно идут подо мной;
Сквозь них, низвергаясь, шумят водопады;
Под ними утесов нагие громады;
Там ниже мох тощий, кустарник сухой;
А там уже рощи, зеленые сени,
Где птицы щебечут, где скачут олени.

А там уж и люди гнездятся в горах,
И ползают овцы по злачным стремнинам,
И пастырь нисходит к веселым долинам,
Где мчится Арагва в тенистых брегах,
И нищий наездник таится в ущелье,
Где Терек играет в свирепом веселье;

Играет и воет, как зверь молодой,
Завидевший пищу из клетки железной;
И бьется о берег в вражде бесполезной
И лижет утесы голодной волной...
Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:
Теснят его грозно немые громады.

А. С. Пушкин, 1829

The Caucasus

Below me the silver-capped Caucasus lies…
A stream at my feet rushes, foaming and roaring.
I watch a lone eagle, o’er the peaks calmly soaring
Drift near as he motionless circles the skies.
Here rivers are born that tear mountain asunder
And landslides begin with a crash as of thunder.

Here float solemn storm-clouds; and through them cascade
Swift torrents of water; they plunge o'er the edges
Of great, naked cliffs and spill down to the ledges
That patches of moss and dry brushwood invade.
Beneath spread green groves, lush with herbs and sweet-scented
Where birds dwell in peace and where deer browse, contented.

Lower still in the hills, nestle men; flocks of sheep
The pasturelands roam; to the gay, flowery meadow
Where courses Arafva, her banks clothed in shadow,
A shepherd descends. In a narrow and deep
Ravine a poor horseman lurks, tense and unsleeping,
And wild, laugh-crazed Terek goes tumbling and leaping.

He lashes about like a beast in a cage
With food out of reach, full of hunger and craving,
And licks at the boulders, and, howling and raving,
Strikes out at the shore in a frenzy and rage.
Alas! He is thwarted: the mountains surround him;
Mute, threatening giants, they press darkly round him.

(Translated by Irina Zheleznova)

Note
The poem was prompted by Pushkin’s travel impressions during his journey to Erzerum.

***
В этом стихотворении отражены впечатления А. С. Пушкина от путешествия в Арзрум.

Пора, мой друг, пора!...

Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит —
Летят за днями дни, и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем
Предполагаем жить... И глядь — как раз — умрем.

На свете счастья нет, но есть покой и воля.
Давно завидная мечтается мне доля —
Давно, усталый раб, замыслил я побег
В обитель дальную трудов и чистых нег.

А. С. Пушкин, 1834

'Tis time, my friend...

'Tis time, my friend, 'tis time! The heart to peace aspires:
Day follows day; the rolling stream of hours
Crumbles the banks of being, and you and I
Had thought to live, and yet, behold, we die.

Though joy for ever flees, peace stays and concentration.
For long now has it been my consolation,
Hard-driven slave, to plan rebellious flight
To some far sanctuary of work and chaste delight.

(Translated by Avril Pyman)

Note
In this poem, addressed to his wife, Pushkin expresses his ardent desire to retire, quit St. Petersburg, and get away from the court and from society, to settle in the country, wholly devoting himself to writing.
***
В этом стихотворении, адресованном его жене (Наталье Гончаровой), Пушкин выражает свое горячее желание уйти в отставку, покинуть Санкт-Петербург, царский двор и общество, и поселиться в деревне, полностью посвятив себя творчеству.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный...

          Exegi monumentum
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
     Александрийского столпа.

Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
     Жив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
     Тунгус, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
     И милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
     И не оспаривай глупца.

А. С. Пушкин, 1836

A monument I've raised not built with hands...

          Exegi monumentum
A monument I've raised not built with hands,
And common folk shall keep the path well trodden
To where it unsubdued and towering stands
     Higher than Alexander's Column.

I shall not wholly die-for in my sacred lyre
My spirit shall outlive my dust's corruption -
And honour shall I have, so long the glorious fire
     Of poesy flames on one single scutcheon.

Rumour of me shall then my whole vast country fill,
In every tongue she owns my name she'll speak.
Proud Slave's posterity, Finn, and-unlettered still -
     The Tungus, and the steppe-loving Kalmyk.

And long the people yet will honour me
Because my lyre was tuned to loving-kindness
And, in a cruel Age, I sang of Liberty
     And mercy begged of Justice in her blindness.

Indifferent alike to praise or blame
Give heed, O Muse, but to the voice Divine
Fearing not injury, nor seeking fame,
     Nor casting pearls to swine.

(Translated by Avril Pyman)

Pushkin

"Черт меня догадал
родиться в России
с душою и талантом!"

Пушкин - Н.Н. Пушкиной,
18 мая 1836 г.

Note
The epigraph is taken from Horatio’s ode "To Melpomene". By "Alexander's Column" Pushkin means Triumphal Column erected in Palace Square in St. Petersburg as a monument to Russia’s victory in the war of 1812 during the reign of Alexander I.
In Pushkin’s manuscript the fourth verse had a more political ring:

And long the people yet will reverence me
Because new harmonies in song I found,
And, like Radishchev, sang of liberty,
And let my lyre to mercy’s praise resound.

Translated by Avril Pyman

***

Эпиграф взят из оды Горация «К Мельпомене».
Под «Александрийским столпом» Пушкин подразумевает Александровскую колонну, воздвигнутую в Петербурге на Дворцовой площади в честь победы России в войне 1812 года, во время царствования Александра I.
В черновой рукописи четвертая строфа имеет более политизированный оттенок, и читалась первоначально:
И долго буду тем любезен я народу,
Что звуки новые для песен я обрел,
Что вслед Радищеву восславил я Свободу
И милосердие воспел.

Смотрите по теме:

Другие учебные материалы